ЧЕРНОБЫЛЬ. Воспоминания очевидца

Поделиться:

26 апреля 2016 года исполнилось 30 лет со дня техногенной катастрофы на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС. По своему масштабу эффект загрязнения окружающей среды в 500 раз превзошёл последствия взрыва американ­ской атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму в 1945 году. Десятки человек погибли в первый же месяц, сотни перенесли лучевую болезнь той или иной степени тяжести, более 115 тысяч человек были эвакуированы из трид­цатикилометровой зоны. Для ликвидации последствий были мобилизованы огромные материальные и людские ресурсы – более 600 тысяч человек. Ликвидаторами становились как добровольно, так и по приказу – так было с солдатами срочной службы. На 1 января 2016 года в Тюменской области проживало 663 участника ликвидации последствий аварии.

Один из них – ишимец Вячеслав Анатольевич Семёнов. В апреле 1986-го он проходил второй год срочной службы в войсках химиче­ской защиты в г. Кинешма Иванов­ской области. Специальность – во­дитель АРС-12 (автомобильная раз­ливочная станция на базе ЗИЛ-131), машины, предназначенной для деактивации и дегазации воору­жения и личного состава. Вот его рассказ о тех днях.

В первые в части узнали об аварии 28 апреля, но не офи­циально, а из слухов. Офицеры заметно нервничали. 2 мая 1986 го- да по боевой тревоге часть была погружена в железнодорожный эшелон, 9 мая проехали Киев, затем разгрузились. 10 мая я (во­дитель) и замполит части поехали на рекогносцировку местности. Мы не доехали до станции и пяти километров, а прибор для измере­ния заражённости объектов ДП-5 не умолкал даже на отметке "мак­симум". После этого мы решили дальше не ехать, развернулись и возвратились.

С 11 мая мы начали работу в "зоне". На момент нашего при­бытия местное население было уже эвакуировано, но повсеместно остались старые люди, которые ре­шили доживать свой век в родных домах. Ни у кого из них на тот не проявлялось видимых симптомов облучения. Мы помогали им как могли. Так, если на заброшенный дом мы выливали для уменьшения радиационного фона одну маши­ну воды, то на дома стариков мы расходовали в 3-4 раза больше. Радиация страшная штука, её нельзя уничтожить, можно только переместить вместе с заражённым предметом либо обработать его во­дой, которая принимает излучение. Например, на крыше необработан­ного дома приборы показывали 25 рентген в час, на земле около дома – 10 рентген. Выливаем маши­ну воды, замеряем – на крыше стало 5 рентген, а на земле стало уже 40!

Первые два-три дня мы все рабо­тали в ОЗК (общевойсковой защит­ный комплект), но ведь там в мае значительно теплее, чем в Иванов­ской области, не говоря уже о нашей Западной Сибири. В итоге каждый из работающих в костюме получал ежедневно минимум один тепловой удар, а к вечеру стекающий с тела пот наполнял сапоги. Поэтому через несколько дней костюмы отменили. Никаких препаратов от радиации нам не давали. Позже гуляло много баек о раздаче красного вина, но на самом деле все офицеры строго сле­дили, чтобы не было ни малейшего употребления алкоголя!

Нам выдавали "индивидуальные накопители радиации". По сути, это датчик, который должен был сигнализировать о максимально допустимой дозе облучения, тем самым предохраняя своего носи­теля от опасных доз. Но ни у кого этот прибор не работал, у одних он показывал "восьмёрки", у других тут же "девятки". Каждое утро медицинская сестра спрашивала у каждого: "На что жалуетесь?" – но на что могли жаловаться здоровые 19-20-летние парни женщине? Только на душевную тоску по женскому полу. В общем, никаких средств защиты у нас не было, да и что может защитить от всепроника­ющей радиации... Через месяц нам выдали уже японские датчики, они работали хорошо.

Т ехника в основном – со­ветская, как армейская, так и гражданская. Непосредственно у нас были РХМ (разведыватель­ная химическая машина) и БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина). Для снижения облучения мы покрывали машины специально привезёнными листами свинца. Верхний слой грунта, кото­рый сильно "фонил", срезали буль­дозерами ЧТЗ. Видел и японский бульдозер на радиоуправлении, с маленькой кабиной.

Непосредственно очисткой стан­ции мы занимались три дня, про­живая в ней. Проявляло себя и юно­шеское безрассудство: так, ночью мы впятером поднялись на одну из труб, чтобы сверху посмотреть, светится ли в темноте разрушенный реактор! На трубе мы провели око­ло трёх минут, без всякой защиты. Конечно, никакого свечения не увидели, только горячий воздух поднимался вверх. Когда офицеры узнали, где мы были, то надавали нам по шее – в прямом, не в пере­носном, смысле.

К аждый вечер, возвращаясь из "зоны", мы снимали с себя всю одежду и обувь, документы клали в полиэтиленовые пакеты и шли в баню. При выходе из неё мы каждый день надевали абсолютно новое обмундирование. Поскольку у меня 40-й размер обуви, однажды я решил надеть не новые сапоги, а те, в которых приехал из "зоны". Но радиацию на нас замеряли каждый день с головы до ног, и поэтому мне приказали снять сапоги, и они отправились в могильник вместе со старыми одеждой и обувью. Поскольку ежедневно требова­лось огромное количество новых комплектов формы, с её доставкой порой возникали трудности, кото­рые после оперативно устранили. Но мы успели походить и в форме времён Великой Отечественной, и в "афганке", а однажды, выйдя из бани, с удивлением обнаружили приготовленные для нас джинсы и рубашки, и весь день часть ходила в пёстрой "гражданской" одежде.

Для ликвидаторов тогда проводи­лось очень много концертов, приез­жали как солисты, так и ансамбли. Например, приезжала Алла Пуга­чёва, но мне не довелось побывать на её концерте, так как был тогда на выезде. Не могу пожаловаться на качество питания в родной части в Ивановской области, но во время ликвидации последствий аварии нас кормили, что называется, "на убой". От фруктов ломились столы – сливы, персики и даже бананы.

Стоит отметить, что рядом по­стоянно находились сотрудники КГБ. В первую очередь, для того, чтобы предотвратить мародёрство среди военнослужащих, так как оно разлагает дисциплину в любой армии в любые времена. Но они вы­лавливали также многочисленных разведчиков из США, ФРГ и других государств, которые во множестве появились возле станции в первые же дни после аварии. Позднее появились заборы из колючей проволоки, многочисленные КПП и прочие эффективные меры, а сначала туда можно было легко попасть, пользуясь суматохой и неразберихой.

В сего наша часть прорабо­тала в "зоне" два месяца. Если туда мы ехали со всей своей техникой, то обратно вернулась лишь мощная радиостанция на базе ГАЗ-66 – она ни разу не заезжала в "зону". Вся остальная техника "фонила", из-за чего была отправ­лена в могильники. Мы, советские солдаты, ответственно относились к такой непростой и опасной рабо­те, ни один из нас не отклонялся от своих обязанностей. Ещё до поездки в Чернобыль многие из нас писали (и не по разу) рапорты об отправке в Афганистан. Туда нас не отправили, но мы получили "свой Афган" – атомный. И я до сих пор рад, что пригодился своей Родине, честно выполнив перед ней свой долг.

С 1986 года для людей советского и постсоветского пространства слово "ликвидатор" и топоним "Чернобыль" приобрели новый тревожный смысл. Через пять лет советская держава распалась, лик­видаторы стали гражданами новых стран, которым часто было не до оказания помощи этим людям. Из-за полученных доз радиации они болели, уходили из жизни. Эти ге­рои скромно живут среди обычных людей, работают, каждый апрель вспоминая, что им пришлось сде­лать для своей Родины. 23 апреля в Тюмени в ДК "Строитель" для них прошло торжественное меро­приятие, а 26 апреля ликвидаторы Тюменской области традиционно собрались у памятника жертвам радиационных аварий и катастроф, что находится в сквере Мужества.

Научный сотрудник ишимского музея Константин Иванов