В "Осенних вечерах" – пять повествователей (Безруковский, Академик, Немец, Лесняк, Таз-Баши), отличающихся друг от друга характером, национальностью, особенностями речи, но связанных дружеской приязнью. Они рассказывают семь историй, соединённых по принципу романтического контраста. Мелодраматический, с элементом "ужасного" рассказ "Страшный лес", открывающий цикл, сменяется повестью "Дедушкин колпак", в котором отчётливо проявляется сказовое начало. Комедийный "Рассказ о том, каким образом дедушка мой, бывший у царя Кучума первым муфтием, пожалован в такой чин" соседствует с пасхальной историей "Чудный храм". За рассказом-притчей "Об Иване трапезнике и о том, кто третью булку съел" с его условным древнерусским колоритом, следует "Панин бугор", "привязанный" к Тобольску. Завершает "Осенние вечера" откровенно фарсовая "Повесть о том, каким образом мой дедушка, бывший при царе Кучуме первым муфтием, вкусил романеи и как три купца ходили по городу". Её рассказчик – "питомец Руси и Татарии", "тридцатилетний резвый мальчик-шалун" Таз-Баши. Этот образ – значительная творческая удача Ершова. Неслучайно его имя появляется и в подзаголовке пьесы "Кузнец Базим, или Изворотливость бедняка. Сцены Таз-Баши", созданной по сюжету повести В.А. Жуковского.
Жизнь Ершова нельзя было назвать ровной, очень часто за кратковременным затишьем следовали дни отчаяния, печалей и тревог. Именно таким был период между 1846 и 1858 годами. Спокойно-размеренное семейное существование с Олимпиадой Васильевной, подарившей Ершову трёх дочерей – Людмилу, Ольгу и Юлию, оказалась коротким. В 1853 году молодая женщина умирает после тяжёлых родов.
Собственноручную запись Пет-ра Павловича об этом скорбном событии можно видеть в книге с названием "Памятник Веры", хранящейся в Тобольском музее. Это церковный календарь с перечислением святых, память которых празднуется в тот или иной день, а на свободных страницах – ершовские заметки, связанные с событиями его семейной жизни. Двадцатого сентября поэт записывает в книге: "В воскресенье в ½ третьего часу по полудни скончалась добрая и милая моя Олимпиада от нервического удара после 4-хчасового обморока. Упокой, Господи, душу ея в селениях праведных! Двадцать третьего в среду предали тело земле". И вновь Ершов остался один с малолетними дочерьми на руках, одна из которых – новорождённая Серафима – вскоре ушла вслед за матерью.
Олимпиаде Васильевне Ершов посвятил эпитафию, в которой его христианское чувство отозвалось во всей полноте и глубине:
Жизни зерно
ангелом смерти посеяно в землю;
В лоне тихой могилы
таинственно зреет оно.
Время настанет,
и тленное семя на ниве небесной
В чудно прекрасный,
вечно не гибнущий цвет возрастёт.
О своей третьей женитьбе – на Елене Николаевне Черкасовой – Ершов сообщил в письме к своим друзьям от 8 мая 1854 года: "…Ты угадал, добрый мой Треборн, что, привыкнув к семейной жизни, я не мог оставаться одиноким, особенно потому, что на руках моих остались трое малюток, и все девочки. Им нужна была мать, и Бог послал её. …В январе приехала в Тобольск из России дочь генерал-майора Ч[еркасова]. Я встретил её в одном знакомом доме. Сначала она обратила моё внимание своим пением: чудное контральто, потом, познакомившись с нею, я оценил её ум, образованность (она воспитанница Екатерининского института). Родным она тоже понравилась, наконец, наивные слова старшей пятилетней моей дочери: "ах, папаша, как бы я желала, чтоб эта девица была моей мамашей", решили меня сделать предложение. Оно было принято, и десятого февраля была наша свадьба".
Елена Николаевна с первых же дней своего вхождения в дом Ершова с любовью заботилась о его дочерях, вскоре появились и совместные дети – сыновья Николай и Владимир. Но судьба вновь наносит Ершову сильнейший удар, о котором он написал в 1856 году В. Треборну и А. Ярославцову, одновременно извиняясь с присущей ему деликатностью за лаконичность и "нескладицу" послания: "За болезнью директора, я должен править его дела и, кроме того, по болезни учителя словесности на меня пало преподавание этого предмета. Но – это ещё не главное. Главное – в семейных потерях, которыми Богу угодно было посетить меня. На одной неделе я имел несчастье похоронить сына и дочь – моих любимцев… Ум мой теперь весь в сердце, а сердце – на могиле детей".
Смиренное приятие воли Божией и каждодневные служебные дела помогают Ершову преодолевать отчаяние и хандру. Не угасает его творческий дар. Четвёртое издание "Конька-Горбунка", осуществлённое издателем П.И. Крашенинниковым в 1856 году, представляет собой вторую редакцию сказки. В сравнении с первой редакцией "Конька" (издания 1834, 1840, 1843 гг.), имеющей сходство с эскизом, новый вариант – полноценное живописное полотно. Ершов обогащает характеры сказочных героев дополнительными психологическими оттенками, а описания – новыми красками. Границы ряда сказочных эпизодов раздвигаются, в них включаются новые ситуации. Это, к примеру, сцены "пугания" жар-птиц и доставка одной из них во дворец, превращённые Иваном в увлекательное действо. Не подвергая сюжет принципиальному изменению и оставляя прежнюю систему персонажей, Ершов насыщает текст нового издания деталями, усиливающими динамику сказки, её цвето-световую стихию и звуковой строй:
Конь с златой узды срывался,
Прямо к солнцу поднимался;
Лес стоячий под ногой,
Сбоку облак громовой;
Ходит облак и сверкает,
Гром по небу рассыпает.
Работа с текстом сказки проводилась Ершовым и при подготовке пятого издания, напечатанного в 1861 году. Именно тогда и появилась очень ёмкая в мировоззренческом отношении стихотворная строчка: "Против неба – на земле". После этого выйдут уже без явных дополнений шестое (1865) и седьмое (1868) издания. История семи прижизненных публикаций "Конька-Горбунка" отчётливо показывает: сказка была многолетним произведением Ершова, она менялась вместе с её создателем.
Безусловной помехой творчеству являлись служебные обязанности Ершова. В одном из своих писем в Санкт-Петербург он сетовал на это: "Муза и служба – две неугомонные соперницы – не могут ужиться и страшно ревнуют друг друга. Муза напоминает о призвании, о первых успехах, об искусительных вызовах приятелей, о таланте, зарытом в землю и пр., а служба – в полном мундире, в шпаге и шляпе, официально докладывает о присяге, об обязанностях гражданина, о преимуществах оффиции и пр., и пр.". Тем не менее, честно относясь к служебным делам, Пётр Павлович не мог не радоваться чинам и наградам, полученным за двадцать пять лет своей трудовой деятельности в Сибири.
Одновременно с получением чина статского советника 6 января 1857 года Ершова утверждают директором училищ Тобольской губернии и директором Тобольской губернской гимназии. До официа-льного назначения Пётр Павлович уже исполнял с ноября 1856 года обязанности директора вместо умершего П.М. Чигиринцева, а ещё ранее, в июле-сентябре 1849 года, замещал Е.М. Качурина.
Выдвижению Ершова на эту должность способствовал тобольский губернатор В.А. Арцимович – умный, деятельный и честный начальник. За годы его правления (1854–1858) было пресечено казнокрадство и наведён порядок во всех округах Западной Сибири. Большое внимание уделял Виктор Антонович проблемам просвещения, особым предметом его заботы стали учебные заведения губернии, которым необходимо было "привить" всё, что выработала современная педагогика. Осуществить эту задачу мог, по мнению Арцимовича, именно Ершов, "известный в литературе, пользующийся большим уважением в Тобольске и весьма усердный и способный к исполнению возложенных на него обязанностей". Представляя таким образом Ершова в докладной бумаге генерал-губернатору Западной Сибири Г.Х. Гасфорду, Арцимович предлагал отправить Ершова в Санкт-Петербург и Москву для ознакомления с педагогическим опытом столичных гимназий.
Вопрос о командировке был решён положительно, и 18 февраля 1858 года Ершов выехал из Тобольска в Омск для встречи с Гасфордом, а затем после короткой остановки 22 февраля в Ишиме и Безруковой отправился в Европу. 20 марта он достиг города своей юности, который на сей раз не столько обрадовал, сколько утомил его, привыкшего к размеренной жизни в провинции, многолюдством и суетой.
По возвращении в Тобольск 24 мая Ершов полностью погрузился в водоворот служебных и общественных дел. 1857–1858 годы – это своеобразный пик деятельности Ершова на ниве просвещения и образования. В 1857 году в Тобольске начали издавать "Тобольские губернские ведомости" – первую сибирскую газету, в которой Пётр Павлович выступил негласным редактором, цензором и автором статей, посвящённых родному краю. Как директор Тобольских училищ он часто выезжал в инспекторские поездки, открыл женские школы в нескольких городах (в том числе в Ишиме), библиотеки в Ишиме и Омске, организовал "Общество вспомоществования студентам Тобольской губернии".
Любимому делу – будь то литература, педагогика или журналистика – он отдавал всю душу и способности, но его физические силы были подорваны каждодневными трудами, заботами о большой семье, которой он дорожил более всего, утомительными служебными командировками – в лютый холод или страшную жару.
9 марта 1862 года Ершов ушёл в отставку и с этого момента вёл затворническую жизнь. Здоровье неуклонно ухудшалось. Круг общения в эти годы резко сузился. Чаще всего бывал в ершовском доме на пересечении улиц Почтовой и Рождественской художник и писатель Михаил Степанович Знаменский. 5 октября 1862 года он записал в дневнике: "Пятница. У Ершова провёл сегодня гораздо больше времени, чем обыкновенно. Пил кофе, слушал его игру на гармонии (фисгармония. – Т.С.), флейте и строили разные планы – между прочим, дал он мне идею – вообще, он хороший идеедатель. Именно: открыть класс рисования… Он с своей стороны отдаёт двух своих дочерей".
М.С. Знаменский в это время создаёт портреты Ершова, среди которых и зарисовки шуточного характера. Одно из изображений сопровождается ершовской эпиграммой – свидетельством неистребимого юмора поэта:
Не дивитеся, друзья,
Что так толст и весел я:
Это – плод моей борьбы
С лапой давящей судьбы;
На гнетущий жизни крест
Это – честный мой протест.
Словесное описание облика Ершова последнего периода его жизни оставила в своих ишимских письмах племянница поэта Юлия Аполлоновна Девятова: "Пётр Павлович в обращении с людьми был добр, ласков и тих в разговоре. И поступь его была тихая и величественная, внушающая уважение и почтение к нему. Носил очки в золотой оправе, часто тихо поднимал руку, поправляя их".
Ершов умер 18 августа 1869 года, в понедельник, в 2 часа дня. В Тобольском музее сохранилось единственное известное фотоизображение писателя – Ершов, одетый в мундир статского советника, покоится в гробу. Ю.А. Девятова, присутствовавшая на похоронах Ершова, вспоминала:
"Пётр Павлович хворал водянкой и до последней минуты был на ногах, много думал, как бы проститься с этим миром, утром сделал сам распоряжения по дому. Тихо скончался, благословив детей своих шестерых, 18 августа, в память чтимых им Флора и Лавра Св. угодников. Похороны были 20 августа. Погода стояла великолепная. Провожали его все училища. Девицы Мариинской школы стояли у дома на улице в ожидании выноса в церковь Благовещения, где его отпевали. Стечение народа было громадное, с музыкой проводили дорогой прах до могилы, тогда ещё не были приняты венки, я несла за гробом Петра Павловича букет живых цветов и на свежую насыпь его поставила в стеклянную банку с водою… Эта светлая личность полна была добродетели и любила людей по Заповеди Божией, глубоковерующая. Царство ему небесное!".
Ершова похоронили рядом с первой женой Серафимой Александровной на старинном Зáвальном кладбище вблизи алтаря храма. Позднее на могиле поэта был установлен мраморный памятник с надписью: "[Здесь покоится прах] Петра Павловича Ершова, автора народной сказки "Конёк-Горбунок"…". Венчал его металлический крест, который держал в руках белоснежный ангел…
Татьяна Савченкова.
Илл: П.П. Ершов в зрелые годы. Художник Михаил Знаменский.
Татьяна Савченкова.
