У каждого человека есть памятные места, которые ему особенно дороги.
Для меня такими местами являются Ленинград (ныне Санкт-Петербург), где я родился и вырос,
и Ишимская земля, где меня приютили и спасли во время войны.
Эвакуация из Ленинграда
Летом 1941 года мы жили на даче в Сестрорецке под Ленинградом. 22 июня был воскресный день, и мы всей семьёй прогуливались в парке Дубки. Обратили внимание на то, что в парке на полянах установлены звукоулавливатели. Полагая, что проводятся учения, которые тогда бывали довольно часто, мы продолжили прогулку и возвратились к дому. Навстречу нам бежала девочка и кричала: "Война!"
Стало страшно, и я заплакал.
Ночью над Кронштадтом полыхало зарево. Были слышны разрывы бомб и залпы зенитных орудий. Это был налёт из соседней Финляндии, где базировались немецкие самолеты.
Вечером того же дня мы уехали в Ленинград. Очень быстро он приобрёл черты военного города. Появились надписи "Бомбоубежище". Ночью над городом поднимались аэростаты, а в небе скрещивались лучи прожекторов. Начались воздушные тревоги. Завывали сирены, а затем по радио объявляли: "Граждане! Воздушная тревога!" Люди спускались в бомбоубежище и ждали отбоя. В ночное время соблюдалось строжайшее затемнение. Город погружался в сплошную темноту. Только кое-где тусклым светом светились синие лампочки.
Прошёл июль. В августе обстановка на фронтах резко ухудшилась. Немцы подходили всё ближе к Ленинграду. Началась эвакуация детей из города. Мой отец был назначен уполномоченным по эвакуации детей Октябрьского района города. Он пришёл домой и сказал маме, чтобы она собиралась в эвакуацию. Её зачислили в штат интерната. Вообще же отправляли детей без родителей.
Тогда казалось, что мы уезжаем ненадолго, что и война долго не продлится, что неудачи на фронте временные и скоро наши войска перейдут в наступление…
Сначала поезд привёз нас на станцию Нерехта, что недалеко от Ярославля. Там интернат разместился в каком-то большом и хорошем доме. Место, где нас разместили, называлось Егорьева гора.
По ночам детский плач казался сигналом сирены, и сердце невольно сжималось от страха.
В Нерехте мы прожили осень 1941 года.
К концу ноября обстановка на фронтах резко ухудшилась. С 8 сентября Ленинград был уже в кольце блокады. Начались налёты немецкой авиации на Ярославль. Находиться в Нерехте стало небезопасно.
На станцию подали вагон для эвакуации нашего интерната, нас погрузили и повезли на восток. Труден был путь до Ярославля: эту дорогу бомбили. Но пронесло, под бомбёжку не попали. Проехали Ярославль, и поезд пошёл наматывать километры всё дальше и дальше от фронта и войны. Помню, как поразили нас красоты Уральских гор.
Но день шёл за днём, а мы всё никак не прибывали на место назначения. Железная дорога была подчинена ритму войны. Поезд подолгу стоял на станциях и разъездах, пропуская воинские эшелоны.
Сибирское село
И вот однажды утром мы проснулись и увидели, что вагон отцеплен, а вокруг, насколько только видит глаз, – заснеженная степь.
Это – Сибирь. В то время Омская область. Ишимский район.
Вечером нас, накрытых тулупами, на санях увезли в село Шаблыкино, где нам предстояло прожить два с половиной года.
Для интерната было выделено помещение школы, которое уже подготовили для нашего размещения. Детей накормили, распределили по комнатам и уложили спать после столь длинной и утомительной дороги.
Всего нас было 35 человек, в основном – дети младшего школьного возраста. Мне – второкласснику – восемь лет. Небольшую ясельную группу детей с родителями разместили в домах жителей села. Также было несколько ребят постарше, ученики 5 и 6 классов. Заведовала интернатом Екатерина Петровна Фиалко, женщина энергичная и очень красивая.
А родной Ленинград переживал самую страшную голодную зиму 1941–1942 года. Не было света, воды, тепла. Ежедневные бомбёжки и артобстрелы города из дальнобойных орудий вели к многочисленным жертвам. Всего за 900 дней блокады в трёхмиллионном городе погибло около миллиона человек. Вот от чего спасли нас Родина и дорогие жители Шаблыкино в эти военные годы!
Жизнь в интернате была размеренной и организованной, насколько можно было её организовать во время войны. Интернат находился на государственном обеспечении. Очень помогали сельские жители.
Продолжалась учёба в школе. Учились мы вместе с сельскими ребятами. Были трудности с учебниками, тетрадями, чернилами, но мы их и не замечали. Считалось, что так и нужно.
Помнится, что проблемой была стрижка воспитанников. Парикмахерской в селе не было. Мастеров тоже не наблюдалось, да и среди воспитателей никто способностей цирюльника не проявлял. И директор приняла решение: старшие стригут младших!
Как сейчас вижу сцену: несколько табуреток, а на них сидят малыши с лохматыми головами. Ребята постарше, лет 9-10, с ножницами в руках колдуют над ними. Модель одна – наголо.
Была зима, и стемнело быстро. Стрижку пришлось прекратить, не обращая внимания на то, что ещё не все и не полностью подстрижены.
Увидев друг друга утром, мы долго смеялись. У некоторых была выстрижена только часть головы, и это всех веселило. Ведь мы были детьми и даже в самое тягостное время находили силы для шуток.
Запомнился храм в центре села, рядом со школой. Он был закрыт на большой амбарный замок. В нём хранились остатки зерна и какие-то сельскохозяйственные приспособления. Мне однажды удалось туда заглянуть, когда дверь оказалась открытой. Памятна весенняя картина: над куполами кружили и каркали стаи ворон, по улице бежали ручьи, а в воздухе стоял неповторимый запах оттаивающей земли.
Зимой мы носились на санках по крутогору, что открывается к югу от школы перед речкой. Летом купались в небольшом пруду в конце села. Здесь я научился плавать.
Запомнилась ещё одна зимняя картина: улица освещена лунным светом, а в конце – на окраине – силуэты волков.
Несмотря на возраст, мы много трудились. Помогали колхозу в сборе колосков и прополке. У интерната также был небольшой огород, в котором выращивали овощи для столовой.
Имелся у нас и небольшой "зоопарк" – собака Жучка, сорока Серёга и филин Филя. У Серёги не было хвоста, и он отличался тем, что на своём сорочьем языке приставал к нам, скосив глаза и подпрыгивая. Мы знали, что он требует взять лопату и идти в огород копать землю, в которой он будет искать червей.
В Шаблыкино хорошо в любое время года.
Жители села относились к нам заботливо и дружелюбно. Только один раз мы их всё-таки огорчили. А виноват во всём Филя. Из немощного птенца он постепенно вырос во взрослого хищника, который начал летать и охотиться на домашнюю птицу.
Возвращение домой
27 января 1944 года советские войска прорвали блокаду Ленинграда!
Случилось так, что наш интернат одним из первых, если не первым, возвращался в родной город уже в середине апреля 1944 года.
Нас снова посадили в вагон на разъезде № 40. У путей металась и скулила Жучка. Она чувствовала, что мы уезжаем, просилась к нам. Дети прилипли к окнам, некоторые плакали. И Екатерина Петровна дала команду: "Пустить в вагон!" Через мгновение Жучка уже радостно облизывала наших ребят.
Поезд в Ленинград шёл больше недели. Мы прибыли на Московский вокзал 1 мая 1944 года.
Когда я в первый раз вышел на улицу с Жучкой, то все вокруг оборачивались, останавливались и радовались. Ведь в городе не оставалось ни собак, ни кошек, ни даже голубей, все они были съедены в блокаду…
После приезда в Ленинград интернат "рассыпался". Ребят, с которыми жил в Шаблыкино, я больше не видел. Только один раз произошла неожиданная встреча.
Лет через 20-25 после возвращения я, будучи уже капитан-лейтенантом, в Ленинградском доме книги увидал капитана 3 ранга, в котором узнал по запомнившимся мне чертам лица бывшего интернатовца Леонида Янковского. Он удивился тому, что к нему обратился незнакомый офицер, назвав его по имени и фамилии. Долго вспоминал, где мы раньше встречались, перечисляя возможные места совместной службы. Каково же было его удивление и радость, когда он узнал, что мы были вместе в далёком сибирском селе.
Судьба моя сложилась, как и у многих сверстников. Окончил школу, затем с отличием – Высшее военно-морское училище связи им. А.С. Попова. Был направлен на службу в Научно-исследовательский институт связи ВМФ. Через четыре года переведён в Центральный научно-исследовательский институт связи Министерства обороны в Москву. В 1992 году вышел в отставку. Таким образом, моя служба и деятельность была посвящена науке. В ней я нашёл и интерес и радость.
С выходом в отставку получил возможность заняться ещё много чем. Меня всегда манили туризм и путешествия. Восемь раз бывал в самодеятельных походах по Камчатке. На пенсии вместе с женой посетил 15 стран Европы в автобусных маршрутах. Увлёкся фотографией и живописью. Освоил компьютер. Стал писать книги.
Всю жизнь вспоминал об Ишиме и Шаблыкино. Мечтал посетить эти места, но мечта казалась несбыточной. И вот, когда мне уже исполнилось 80 лет, она сбылась! Я узнал из Интернета о том, что в Тюмени и Ишиме готовится двухтомный сборник "Согретые Сибирью" и что в конце января 2014 года состоится презентация этой книги. Написал письмо одному из инициаторов издания – Владимиру Ивановичу Озолину. Получил приглашение. И вот утром 28 января мы с женой Валентиной Максимовной вышли на перрон ишимского вокзала.
На улице стоял трескучий мороз, но нас встретили тепло. Программа была очень насыщенной: открытие памятных досок в Ишиме, Шаблыкино и Ларихе, презентация книги в администрации города, встречи с юными историками в школе № 1 и членами литературного общества "Парус" в Культурном центре П.П. Ершова, участие в торжественном собрании, посвящённом 70-летию снятия блокады Ленинграда.
Это была не просто поездка по интересным местам, это была встреча с юностью, с дорогими мне местами, с замечательными людьми.
Это была встреча с моей второй Родиной! Это было СЧАСТЬЕ!
Вячеслав Якунин,
г. Москва.
Постскриптум.
Эту статью Вячеслав Михайлович написал 8 февраля 2014 года. Её сокращённый вариант вышел в 14-м выпуске детского журнала "Конёк-Горбунок" и был отослан в Москву. А этой публикации, к сожалению, автор уже не увидит. 13 апреля, в канун Вербного воскресенья, В.М. Якунин скоропостижно скончался. Ещё одним свидетелем военных лет стало меньше… Приносим искренние соболезнования родным и близким Вячеслава Михайловича.
Страницу подготовил
Геннадий Крамор.
На фото: Слава Якунин со своей мамой, сотрудницей интерната в Шаблыкино.
Геннадий Крамор
